Была пятница, это одновременно и радовало – так как завтра и послезавтра есть время заняться чем-то кроме работы – и напрягало – ведь выходные подразумевали свободу, который я не умел распоряжаться. Когда нет дел обязательных, которые нужно сделать для кого-то, когда ты предоставлен сам себе, начинается тревога. Тревога из-за того, что есть выбор и нужно принять решение. Тут начинается игра под названием «Что для меня сейчас важно?” и еще одна, более сложная – «Чего я сейчас хочу?”.

С того момента, как я себя помню, мне нравилось много всего: я любил литературу, живопись, театр, кино. И получал удовольствие, не только внимая чужим произведениям: читая или сидя в зрительном зале. Мне нравилось именно создавать. Но последние лет семь единственное, на что меня хватало, было написание коротких стихотворений. Стихотворения подходили мне, потому что, в первую очередь, они писались быстро. Кроме этого мне нравилась возможность поиграть одновременно и со звучанием и со смыслом разных слов. Все перед глазами: три четверостишия, в которых, порой, мне удавалось кувыркнуться так, что было даже приятно перечитать. Иногда мне настолько нравилось, что начинали чесаться десна, и по бокам пробегали мурашки. Стихотворения я никому не показывал. Не хотел навязываться, будто жду, пока кто-нибудь сам попросит почитать.

По субботам я заезжал на пару часов к маме, зная, что ей от этого хорошо. По прошествии часа встречи, почти каждый раз, она начинала говорить, что в её представлении я должен быть чуть счастливее, чем сейчас. Каждый раз начинал злиться. На себя за то, что я и так все это знаю и ничего не меняю.
Шесть часов вечера. Я прощаюсь с коллегами и выхожу из офиса. Приветствие и прощание – два момента, когда мне приходится разговаривать с людьми на работе. Мне не особо удается общаться с людьми в коллективах, хотя могу поговорить тет-а-тет по душам с любым.

Дома. Хлопнув дверцей почти пустого холодильника, мельком бросаю взгляд на календарь. Сегодня же двадцать восьмое – последняя пятница месяца! Вечер становится приятнее. Последнюю пятницу каждого месяца я устраиваю себе праздник. Года полтора назад я задумался о прелести традиций и церемоний. Эти размышления увенчались тем, что я придумал пару ритуалов для самого себя. Мое поколение в большинстве своем пренебрегает традициями, смеется над ними. Моя церемония в последний пятничный вечер тоже не является полноценной традицией, ведь этот вечер для меня одного. У нас на работе нет дресс-кода и непринято ходить в костюмах, но года два назад в отпуске я купил очень дорогие штаны и пиджак. Пару раз я надевал их в театр, один раз в воскресение к маме, а так же в каждую последнюю пятницу. Я достаю костюм из шкафа, глажу себе рубашку. С полки на кухне сдергиваю сложенную скатерть, укладываю ее на стол, провожу рукой, чтобы распрямить. Достаю свой виниловый проигрыватель и мою любимую пластинку Александра Вертинского. Надев рубашку и костюм, причесываюсь перед зеркалом. Затем открываю бутылку красного вина, переливаю вино в хрустальную бутылку, ставлю на стол вместе с хрустальным бокалом и включаю музыку. Сегодня все шло по отлаженному сценарию. Я выпил уже половину бутылки, и буря уносила меня в бананово-лимонный Сингапур. Я дорожил временем, когда мне становилось легко и радостно на сердце, забыв все проблемы, погружался в момент. Становилось спокойно, потому что больше меня не терзало ни то, что я не пишу, ни то, что думают обо мне другие, ни то, что моя мама говорит, что не может быть по-настоящему счастлива, потому что несчастен я. Улыбаюсь сам себе, встаю из-за стола и начинаю танцевать. Я в синем далеком океане…
В одиннадцать вечера быт и дела насущные проревели в моем животе голодным китом и забрали из прекрасного мира песен Вертинского. Я снова открыл холодильник, но после некоторых пререканий внутри себя понял, что из лимона и молока ни ужина, ни завтрака не получится, а значит нужно пересечь на автобусе пару кварталов до последнего открытого магазина на районе. Переодеваться мне не захотелось и я, надев на голые ноги потертые кеды, кинув на плечи ветровку, вышел в ночь.
В магазине перед носом какой-то женщины дернул последний десяток яиц с полки. В тишине магазина тихо потрескивал холодильник с замороженными блинчиками и овощами. Взял пару некрасивых помидоров, которые никто не захотел брать, и они ждали до вечера меня на прилавке; еще яблок и лука. Думаю, до завтрашнего обеда хватит. Выходя из магазина, заметил подъезжающий автобус. Повезло – ночью интервалы минут по двадцать. В автобусе достал из пакета яблоко, потер об футболку, и тут меня словно прожгло изнутри. Я увидел девушку, сидевшую наискосок от меня. Она, она как будто была моей старой знакомой. Словно мы вышли в магазин вместе с ней, а потом почему-то сели в автобусе порознь. Небрежно раскинутые по плечам волосы, платье цвета скошенной травы, голые лодыжки. В руке у девушки была сложенная газета, и на обратной ее стороне я заметил фото. Мое. Вдруг девушка подняла глаза и оглядела меня с ног до головы. Наши взгляды пересеклись на пару секунд. Девушка встала и, держась за поручни, сделала пару шагов мне навстречу. «Она просто идет к первым дверям автобуса. Нет, ко мне. Глупость, к дверям. Или ко мне?…” – просвистело за секунду в моей голове. Пока девушка преодолевала пару метров в мою сторону, я сидел, отвернувшись, смотрел в окно, с упорством делал вид, что с головой увлечен этим процессом. Она и правда подошла ко мне, села на сидение напротив. «Здравствуйте, я, – она на пару секунд замешкалась. – Мне очень хотелось к Вам подойти. Мне кажется, я где-то видела Вас уже”. Она крутила в пальцах браслет на запястье другой руки. Я узнал этот браслет, так как видел его на руке девушки, стоявшей передо мной только что в магазине у кассы: «Ну да, мы виделись с Вами в магазине только что. Я забрал последнюю упаковку яиц, которую Вы, кажется, тоже намеревались взять”. Девушка замотала головой: «Нет, не так. В магазине, я не обратила внимание на Ваше лицо. Но сейчас, когда я всмотрелась в него, мне показалось, что мы виделись где-то и не раз”. Я сидел, по-видимому с очень серьезным выражением лица, думая о том, почему это все со мной происходит. Вновь взглянув на меня, девушка улыбнулась, но тут же одернула себя. «Я не то чтобы часто подхожу к кому-то на улице. Да что там, наверно раза два в жизни заговорила с кем-то посторонним. Но сегодня чудесный весенний вечер, – я мельком глянул на часы, и было двадцать минут первого. – может, мы выйдем на следующей остановке, у аллеи и прогуляемся?”. «Да!” – выдал я, еще до того, как она закончила фразу.
Мы сидели на лавочке и рассказывали друг другу про нашу работу, про самые красивые города, в которых нам удалось побывать. Я говорил про пса, который был у меня в детстве, рассказал ей про праздник, который устраиваю себе в последнюю пятницу каждого месяца. На дереве за нашими спинами пел свою песню один оголтелый дрозд. «А еще я пишу стихи, – выпалил вдруг я и тут же начал будто оправдываться, – не то чтобы я считал их гениальными, но мне нравится играться со славами. И вообще, я уже давно хочу написать книгу. Но пока пишу только короткие стихотворения. Но постоянно думаю о романе. У меня даже есть идея… Вот”. Она улыбнулась: «Стихотворения это очень здорово. А что мешает Вам написать книгу?”. Этот вопрос задаю себе уже много лет подряд. Обычно я говорил себе, что мне мешает моя работа, я трачу на нее большую часть времени в течение недели. А в выходные начинается эта игра в поддавки, когда не знаешь, за какое великое дело из своего личного списка взяться. В итоге решаешь, что стоит отдохнуть от работы пару часов, тогда голова посвежеет, и обязательно появятся карты для свержения гор. Отдохнуть конечно не получается, потому что голос внутри говорит: «Ну ты же обещал заняться этим СЕГОДНЯ”, другой голос перебивает и кричит: «Нужно расслабиться, чтобы в чистую голову пришло озарение!”. Тут звонит мама, хочет узнать, во сколько я приду к ней. Так заканчивается суббота, а в воскресение все повторяется, потому что выматывает встреча с мамой. Она как всегда задает правильные, точные вопросы о моей жизни, я отмахиваюсь от них, потому что не готов искренне на них ответить. Даже себе самому.
Девушка видит, что я завис на пару секунд (не могу найти ответ) : «Почему Вы сказали мне про стихи и книгу?”. «Не знаю – тут я начинаю немного смущаться и нервничать – я не знаю. Мне показалось, Вы сможете мне помочь. Не в том смысле, что посоветуете мне, как писать или о чем. Это глупо, ном мне показалось, мы знакомы очень долго и вы обо мне все знаете. И можете сказать мне, где же во мне сидит тот червь, который не дает мне собраться. Который не дает мне найти себя, понять себя и стать счастливым”. «А что для Вас счастье?” – спрашивает она, ничуть не смутившись тем потоком мысли, что только что прорвался из меня. Я выдыхаю: «Какое-то, скажем, ну, спокойствие.” «Разве Вам сейчас не спокойно? У Вас работа, которая не предполагает постоянное напряжение. Мы живем в спокойном городке. Бытовых проблем особых вроде тоже не имеете. Разве это не спокойствие? Никаких потрясений, никакой суеты, никакой гонки”. Тут я начал было ей возражать, что ищу спокойствие душевное, скорее даже удовлетворение от реализации своих идей, которые я так давно вынашиваю. Она перебила меня: “Вы ведь и сами не считаете возможным получение такого богатства как воплощение мечты без суеты и борьбы”. Я улыбнулся и перевел взгляд на фонарь в конце аллее. Вдруг девушка вскочила со скамейки и крикнула: «Точно! Видела! В газете: помогите найти человека! Подождите, это же Вас ищут?! Черт, оставила газету в автобусе”.
Светало. Мы с моей новой-старой знакомой шли в ближайший полицейский участок. Девушка была удивлена тем, что я знаю про объявление о пропаже себя, но абсолютно ничего не предпринял, чтобы узнать, кому же меня не хватает и кто меня разыскивает, она настояла на том, чтобы мы пошли и выяснили это. По дороге осознал, что мы так и не познакомились и протянув ей руку, говорю: “Я, кстати, Егор”. Ее звали Женя...
Женя разговаривала с полицейским и объясняла ситуацию, пока я сидел на скамейке у входа в участок и думал, какими же странными были последние двадцать четыре часа. Словно сон, вот когда проснусь, окажется, что никакого объявления не было, и что после Вертинского я просто заснул, не раздеваясь. Ко мне подошла медленно Женя, держа небольшую бумажку в руках. У нее было очень озадаченное лицо, она размахивала левой рукой, словно пыталась так помочь себе сформулировать слова, но так ничего и не говорила. Она села рядом со мной и протянула мне бумажку. Талибова Евгения Андреевна. Омск, улица, телефон – на листке были данные и координаты человека, подавшего объявление о пропаже меня. Но вся эта информация мне ни о чем не говорила. Я взглянул на Женю. Она снова замотала рукой и выдала: “Я Евгения Талибова. Это мой адрес и мой телефон. Но я ничего не пониманию…”. Мы минут семь сидели молча. В конце концов развел руками и предложил: “Может это прозвучит пошло или… Гм. Раз я лишил Вас завтрака, забрав последний десяток яиц в магазине, может, сходим ко мне, позавтракаем?”. Женя взглянула на меня с удивлением, и нахмурилась, словно не была уверена, правильно ли расслышала. Я снова смутился и добавил: “У меня со вчерашнего дня проигрыватель с пластинкой Вертинского не убран…”. Женя рассмеялась.
Мы позавтракали, а потом танцевали под песни Александра Николаевича в гостевой комнате. Я выходил ставить чайник, а когда вернулся, Женя дремала в кресле. Я выключил музыку, укрыл ее пледом, взял ноутбук и ушел на кухню.
Через часа три, в кухонных дверях появился женский силуэт. Заметил его краем глаза, но пока не отводил глаз от монитора, и не переставал печатать. “Что ты делаешь?” – раздался голос Евгении, он звучал мягко и бесконечно знакомо. Я поднял на нее взгляд. Немного растрепанная, куталась в плед, потирала рукой заспанные глаза. Мне стало вдруг. Спокойно. Снова замешкался, перевел взгляд на клавиатуру, а потом повернулся к ней и сказал: “Я пишу роман”.