Истории человека ожидающего
Зарисовка номер один!
Осенний вечер. Ещё светло, но через неделю ночь будет наседать уже к семи часам. Желтая грязная собака бежит по своим делам. Если бы у меня не был заложен нос, я бы почувствовала, что пахнет преющими листьями и грубостью. Необъяснимое ощущение одиночества, хотя такое множество людей вокруг, первый раз за последние два месяца...
В Москве больше всего люблю изобилие. Почему-то мне кажется, что изобилие вокруг делает богаче и лично меня.
Дед, проходящий мимо, говорит, что моя подруга слишком легко одета: "Тулупчик надеть, зипунок какой-нибудь!". Она обещает ему так и сделать. Сил хватает только на перемещение тела в пространстве и умственной деятельности на часов шесть, не больше. Этого конечно мало, а значит, мы уже что-то не успеваем.
Холод бьет в лицо, делая его недовольной мордой. Метро, вместо обычного раздражения, отзывается в сознании как надежда о тепле. Станция Воробьевы горы. Выезжаем из туннеля, люди, обычно склоненные над телефоном или книгой, вдруг поворачивают головы на свет. Наверное первый и единственный раз за этот день они обратили внимание на что-то статичное. В вагоне пахнет мокрыми пальто. Ненавижу календари с картинами осени. Ненавижу банальные вещи, которые просто отображают то, что можно и так кругом увидеть и даже в голову никому не придет ставить это под сомнение.
В онкологической клинике женщина с двумя тростями спрашивает время. "Двенадцать десять". "Счастливые часов не наблюдают" – говорит она, прощается с сосидящими в коридоре и уходит.
Смотрю в окно диспансера. За окном осень не такая, как на календарях. Напротив еще один корпус, серый. Льет как из... Никаких пестрых ковров с картинок. Холодно.
Хныкаю, прошу опять: "Не выкидывай меня на улицу, чтобы я не бродила той жёлтой грязной собакой по городу, с ощущением, что что-то важное забыла, когда, на самом-то деле, это забыли меня".
Зарисовка номер два!
Ноябрь идёт туда, куда ему и положено. Я же иду на улицу после полуночи, чтобы написать пару строк и сделать иллюстрацию. Машины со светофора уезжают в туман, я ищу во дворе лавочку под фонарём, чтобы было видно, что я рисую. В общаге в комнате спит соседке, вне комнаты кругом слишком много знакомых лиц, и негде уединиться. Так вот это причина, почему я сижу на лавке в легком блюре вокруг меня. Попросила подругу загадать мне словосочетание, чтобы я написала на него стихотворенице. В ответ пришло “Мусора - позор России, а я её честь”. Мда, ну что же, придется писать.
“Мусора - позор России, а я её честь”
Медленно я вывел на бумаге.
Я хотел им доводы прочесть,
Что нет смысла мне сидеть в тюряге.
Говрю им: "В одноразовом стаканчик беды,
Уж не более, чем в шишке, падшей на нос"
А они мне вдруг про уровень воды
В океане мировом, и про CO2 вброс
В атмосферу. Тут прозрел я вдруг:
Предо мной не копы злые, беззаконники,
Не козлы и мрази, собралися в круг,
А переработки пластика сторонники.
Не могу никак отделаться от какой-то детскости в стихотворениях. Ну ладно, хоть забавно звучит.
Четверг. Под Сталинской высоткой в кафе сидит чёрный паренёк, держит за руку девушку, лет на пятнадцать старше его. Он не высокого роста. Его кожа пружинистая, смуглая, блестящая. Ее – матовая, веки синие, на голове словно сидит черная кошка, изогнув спину. В моей голове самый банальный сценарий из всех возможных: ему нужна работа и прописка, ей нужен человек, который ко всему прочему, даст ей возможность, чувствовать себя особенной в сорок лет. Направляясь к выходу из кафе, слышу обрывок фразы девушки: "Ты если что, полицейским те бумаги покажешь и все...". Усмехаюсь: как же иногда все банально.
Наступило время, когда хочется просто шляться в одиночку по тёмным дворам и ничего не воспринимать. Скорее бы уже началась зима, и скорее бы закончилась.
Зарисовка номер три! За окном этюд к светопреставлению.
Гастарбайтеры (что с немецкого дословно переводится как “гость-работник”) вместо петухов будят в воскресное утро. Тарахтит мотор машины, что привезла в себе загадочную жидкость для обработки улиц и пару человечков в кислотного цвета одеждах и масках. Гадина, как же громко! Хмурюсь, потому что не хочется вставать с постели и закрывать окно, прячусь под подушку. Ещё десять минут.
Позже шагаю к метро. Первый раз в этом сезоне выгуливаю свои любимые светлые замшевые кроссовки. Кроссовки это важно. От того, на чем стою, зависит то, как я думаю. Проходя мимо парка, замечаю в нем через решётку дворника. Единовластный хозяин парка в период всеобщего карантина.
Прохожие шарахаются друг от друга, словно одинаково заряженные магниты. Улицы вымерли, выбелились пеной от загадочной жидкости.
Я хулиганю и гуляю по вечерам. На деревьях, растущих на обвешанных красно-белыми лентами аллеях, появляются почки. Глажу их и нюхаю липкие пальцы. Я знаю о трех вестниках того, что весна пришла в столицу. Первый из них – это ощущение пыльных ладоней, после того, как пройдусь вдоль дороги. Становится суше, и вся пыль за полгода оседает в воздухе. Мои вечно влажные руки собирают ее на себя. Весной в парках начинают перекрашивать лавки и заборчики, в подъездах один неприятный цвет стен меняют на другой, еще более противный. Запах краски повсюду, и он является вторым гонцом весны. Третий гонец приятный – сама просыпающаяся природа.
На днях удалось пробраться в лес на набережной канала, отделяющего меня от Серебряного бора (у входа в Серебряный бор бродят полицейские и грозят пальцем с противоположной стороны улицы, мол, не пройдешь, мы тебя видим). На соснах поют птицы. Если закрыть на минуту глаза, начинает кружиться голова от этого птичьего многоголосия. Если Бог за нами следит, то делает он это через природу.
С детства чувствовала какой-то трепет перед растениями и животными в дикой природе. Весна – то самое время, когда особенно заметна мощь природы. Зеленые росточки появляются в трещинах асфальта, зеленеют заново деревья, густо удобренные за зиму едкой солью. Через поле бычков в клумбе у подъезда прорастает одуванчик. Скачками теплеет воздух на улице, дает возможность ходить не так быстро, как холодной зимой. Начинаешь больше замечать вокруг. Можно даже остановиться и разглядывать раскрывшиеся почки ясеня, с мелкими розовыми язычками. Роскошь!
Наступаю ногой в стекшую с забора свежую краску. Что же, теперь точно пора домой, чтобы отчищать от любимых кроссовок пятно, пока не засохло. Но это ничуть не злит.
